Фотограф увидел, что входная дверь дома Габриэллы распахнута настежь, и ощутил прилив адреналина. Он вбежал внутрь, опасаясь того, что ждало его там.
Габриэлла стояла, прислонившись к лестнице, одетая в мокрый дождевик. Зонтик и сумочка валялись у нее под ногами, в руке трепетал лист бумаги.
— Габриэлла? Что с тобой?
Она подняла взгляд. Ее глаза светились, словно стекло. Все остальные краски схлынули с лица. Губы были мертвенно-бледными, за исключением одной капельки крови, алевшей там, где она их прикусила.
— Что случилось?
— Моя девочка…
— Что?
Но Габриэлла могла лишь повторять:
— Моя девочка, моя девочка…
Джош взял листок у нее из рук.
...«С Куинн все в порядке. Мы не собираемся делать ей плохо, но сделаем, если вы обратитесь в полицию и сообщите о ее исчезновении. Как только вы расшифруете надписи на камнях памяти и скажете нам, как ими пользоваться, ребенок вернется к вам целым и невредимым. Не отключайте свой сотовый телефон.
Пока что это лишь кошмарный сон. Не позволяйте ему превратиться в реальность».
— Когда ты это получила?
— Я только что вернулась домой. Это лежало в почтовом ящике.
— Ты уже сообщила в полицию?
Габриэлла покачала головой.
— Нет, и не буду сообщать. Я не могу рисковать жизнью Куинн. Разве ты не прочитал?
— Тебе нужно…
Габриэлла не дала ему договорить, ее голос прозвучал приглушенным рычанием хищной кошки:
— Не могу. Я сделаю все, что хотят эти люди. Дороже Куинн у меня ничего нет. Неужели ты не понимаешь?
У нее на шее выступили вены, подчеркивая напряжение каждого слова.
— Это, несомненно, те самые люди, которые убили Рудольфо. Я не могу рисковать. Это же убийцы, Джош!
Габриэллу начало трясти. Райдер Джош заключил ее в объятия и прижал к себе, ощущая дрожь всем своим телом.
Она продолжала говорить, словно не сознавая, что он ее обнимает:
— Я найду того, кто сможет расшифровать надписи. Я знаю всех, кто работает в этой области. Я сама догадаюсь, что они означают. Начну работать над этим прямо сейчас, и уже сегодня вечером у меня будет результат. Тогда завтра я получу Куинн, ведь так?
Джош слушал лихорадочную речь и испугался, что у женщины может начаться истерика.
— Нам нужно обратиться в полицию, — решительно произнес он.
Габриэлла резко отдернулась от него, и ее лицо исказилось в ярости.
— Нет! Если ты не собираешься помочь мне сделать все так, как хочу я, то убирайся! Мне нужно спасти своего ребенка. Неужели ты не понимаешь? — Она перешла на крик.
«Чем дольше мы будем медлить, перед тем как сообщить в полицию, тем сильнее остынет след похитителей», — подумал Джош.
— Габриэлла, послушай, ты сама сказала, что это убийцы. Они…
Она не обращала на него внимания, говорила чересчур быстро и громко:
— Я не могу. Я сделаю только то, что мне скажут, и больше ничего. Если ты не хочешь мне помочь, тогда просто уходи. Убирайся!
— Я хочу тебе помочь, — тихо промолвил Джош, пытаясь ее утешить, однако она его не слушала. — Конечно же, я хочу тебе помочь, — повторил он уже громче.
На этот раз Габриэлла его услышала и шумно вздохнула. Ему удалось до нее достучаться.
— Откуда ты узнал о случившемся? — вдруг спросила она. — Кто тебе сообщил?
— Никто. Сам не могу объяснить. У меня возникло нехорошее предчувствие… в общем, неважно. Ладно, ты садись. Я принесу тебе воды. Давай обсудим, что делать.
Джош подвел Габриэллу к дивану. Она послушно села, выполняя его просьбу, но тотчас же вскочила и бросилась к лестнице.
— Мне нужно взглянуть, взяла ли Куинн с собой своего медвежонка…
Она взбежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
— Ее отец подарил мне этого медвежонка, когда я была беременна. Девочка знает, что это подарок папы, и никогда с ним не расстается. Она никогда…
Джош следом за ней поднялся в детскую и увидел, как она лихорадочно шарит в кроватке под одеялом и в коробке с игрушками. Он понял, почему Габриэлла ищет медвежонка. Если Куинн его взяла, значит, она была жива, когда ее забирали из дома.
— Медвежонка нигде нет, — наконец прошептала Габриэлла и улыбнулась сквозь слезы.
От ее слабой улыбки у Джоша едва не разорвалось сердце.
Нью-Йорк. Вторник, 17.50
Алекс отрезал ветку от миниатюрного фикуса. Увлечение бонсай было еще одной страстью, которая связывала дядю и его жену. Теперь заботы о дюжине древних карликовых деревьев, расставленных по всей квартире, легли на него одного. Уход за растениями он считал такой же священной обязанностью, как и посещение могилы жены.
Рейчел остановилась в дверях гостиной, не желая мешать дяде, однако он сам сказал, что хочет выйти из дома ровно в шесть вечера. Она наблюдала за тем, как Алекс возился с деревом, которое в свои сто двадцать четыре года имело рост всего восемнадцать дюймов, и переживала из-за того, что не могла облегчить его горе, вызванное кончиной жены. В последнее время такое случалось с ней нередко.
Алекс отложил секатор, отступил назад, окинул оценивающим довольным взглядом силуэт дерева и принялся собирать обрезанные ветки и листья.
— Дядя Алекс! — тихо окликнула его Рейчел.
Он обернулся. Скорбь лишь несколько мгновений продержалась у него на лице. Потом дядя словно задернул шторы, скрыл свои чувства и нацепил обычное невозмутимое выражение. Тетя Нэнси как-то рассказала Рейчел, что Алекс так преуспел в делах именно потому, что мастерски владел искусством обмана.