— В таком случае отправляйтесь домой, — заявил Джош. — Я остаюсь, по крайней мере, до тех пор, пока не выясню, где Габриэлла.
— Почему для вас так важно ее найти?
— Может, ее кто-то видел на месте раскопок, — продолжал Джош.
Он проигнорировал вопрос Малахая, потому что сам не был уверен в ответе.
— Джош? В чем дело?
Они остановились на перекрестке, дожидаясь зеленого света.
— Не знаю. Не могу объяснить. Просто у меня такое чувство… — Он осекся, был слишком смущен своими мыслями, чтобы высказать их вслух.
Но Малахай догадался сам.
— Вы считаете, что Габриэлла является частью вашего прошлого?
Машин на улице не было, кругом царила тишина, и все же шепот Джоша прозвучал едва слышно:
— Возможно.
Они поймали такси и отправились к месту раскопок. В центре города Джош увидел большие серые каменные обрубки, источенные язвами, которые у него на глазах превратились в высокие, гордые, сверкающие колонны.
— Недалеко отсюда был убит мой брат, — угрюмо пробормотал он, провожая взглядом древний Колизей.
— Ваш брат умер в Риме?
Джош подумал о том, что бывают моменты, когда человек дремлет и вслух произносит слова или фразы из приближающегося сна, потом просыпается и понимает, что бормотал чушь. Именно так чувствовал сейчас себя он сам.
— У меня не было ни братьев, ни сестер.
— Но вы только что сказали, что ваш брат был убит недалеко отсюда.
Джош не мог сосредоточить взгляд на лице Малахая. Перед его глазами кружился вихрь обрывочных образов.
— Дайте мне секунду.
Это произошло быстро. Джош почувствовал аромат жасмина и сандалового дерева. Неудержимая сила увлекала его за собой в самый неподходящий момент.
«Я не обязан быть жертвой собственной памяти! Я могу управлять ею. Надо сделать выбор — тогда или сейчас. Если же я останусь посредине, то мне станет плохо».
Джош ощутил первые искры надвигающейся головной боли. Он закрыл глаза и сосредоточился на заклинании, которому научила его доктор Талмэдж.
«Держи связь с настоящим, держи связь с тем, кем ты являешься.
Джош. Райдер. Джош. Райдер. Джош Райдер».
Они проехали еще два квартала.
Малахай чуть подвинулся, осторожно обернулся, выглянул в заднее окно и сообщил:
— Кажется, за нами следят.
— Серый седан?
— Да, и мне это не нравится.
— Это карабинеры.
— Почему вы в этом так уверены? Вдруг этого человека прислал тот тип, который сейчас владеет камнями и полагает, будто нам известна их тайна? Или тот, у кого зуб на наш фонд? Наверное, кто-то ищет способ втянуть нас в эту грязь. Вы же знаете, что у нас есть враги. Нас не очень любит церковь, в особенности католическая, а мы находимся в Риме.
— То же самое говорил про церковь профессор Рудольфо, там, в гробнице, перед тем как его ранили.
Джош отвернулся к окну, помолчал и продолжал:
— Он сказал, что место раскопок пикетируют протестующие религиозные фанатики. Я сам в то утро видел их там.
Вид из окна начал меняться. Такси выехало из города.
— Знаете, если какие-то сумасшедшие убили профессора Рудольфо, то следующей их целью может стать Габриэлла, — заметил Джош.
Убедительным доказательством того, что люди знают многие вещи еще до своего рождения, следует считать то обстоятельство, что малые дети с такой быстротой усваивают бесчисленные факты, демонстрируя тем самым, что они не воспринимают их впервые, а лишь вспоминают и оживляют.
Марк Туллий Цицерон
На месте раскопок шел дождь, но не настолько сильный, чтобы рассеять толпу, состоящую из нескольких десятков зевак и тех самых протестующих фанатиков. Вытоптанная трава была покрыта грязью. На обочине дороги стояла патрульная машина с двумя полицейскими.
Малахай и Джош обошли толпу и взглянули на вход в гробницу. Деревянный навес исчез. Вместо этого сооружения, сколоченного наспех, чтобы прикрыть вход в гробницу, теперь лежали ровные доски.
Склеп был заколочен.
У Джоша сперло в груди. Ему уже было знакомо чувство утраты, но именно эта потеря оказалась такой неожиданной.
— Порой надежда держится очень долго, — как-то сказал ему отец.
Они работали в фотолаборатории. Болезнь еще не свалила высокого, сильного мужчину. Джош все еще отказывался поверить в неумолимость смертельного недуга.
— Она приносит с собой возможность, — продолжал Бен Райдер. — Мы сможем выдержать самую темную ночь и самое долгое падение, если будем думать, что нас ждет кто-то с лампой, чтобы осветить нам путь, или с сетью, чтобы подхватить и не дать разбиться.
Джош ощутил колебания воздуха. Вверх и вниз по его рукам и ногам разливалась дрожь. В который уже раз он совершенно неподвижно стоял в одном измерении и чувствовал, как его засасывает круговорот, где сам воздух был куда более тяжелым и плотным. Он снова вернулся в темноту, в тоннель. Райдер задыхался, был объят паникой, которая стиснула его и не желала выпускать.
Малахай обхватил фотографа за плечи и повел его прочь от поля, прочь от толпы, к роще, растущей позади раскопа.
— Вам известно, что удушье считается одним из самых болезненных способов смерти? — спросил Джош.
Дождь прекратился.
Малахай указал на поваленное бревно и предложил:
— Присядьте. Вы сейчас бледны как призрак. Что с вами произошло?
Джош услышал свой собственный голос так, словно тот доносился из-под воды, с глубины в несколько миль.
— Я не мог дышать. На несколько мгновений у меня перед глазами все почернело. Я не мог сделать вдох, черт побери, снова стоял на четвереньках в подземном ходе, в кромешной темноте, и никак не мог выбраться оттуда.