Феникс в огне - Страница 53

Рим — не провинциальный город. Жрецам, как и всем остальным мужчинам, здесь доступны любые плотские удовольствия. Они вольны посещать дома терпимости и предаваться сексуальным оргиям. Юлий мог бы ублажиться телом любой встречной женщины, даже самой знатной, умащенной благовониями, или развлечься с приглянувшимся ему мужчиной.

Но та женщина, которую он отчаянно желал, оказалась единственной, не доступной ему. Как у него хватило дерзости пойти на такой риск, когда наказанием за эту связь была смерть?

Юлий знал ответ. Для него страшнее смерти было бы продолжать жить без нее, ступать по одной и той же земле и никогда не прикасаться друг к другу, не шептать о том, что дорого для обоих, не погружаться в то восторженное блаженство, которое дарили им их тела.

Долгая, молчаливая часть прогулки завершилась. Юлий и Лука дошли до дальнего конца кладбища. Там, посреди небольшого пустыря, заросшего травой, возвышался одинокий храм. Скругленный купол опирался на дюжину колонн, утолщенных кверху. Его окружал сад, в котором росли только приземистые растения. Поблизости не было ни одного высокого дерева.

Тем не менее жрецы решили обезопасить себя и обошли вокруг храма.

— По-моему, никто за нами не следил, — заметил Юлий.

— Нам нужно кое-что обсудить, — сказал Лука, когда они устроились под черепичным куполом храма. — И как можно скорее. Ходят слухи, что император собирается выдвинуть новое требование.

— Еще более жесткое?

Лука кивнул.

— К нему приезжал епископ из Милана. Они продумали следующий этап так называемого очищения. Все наши обряды будут полностью запрещены, включая частные, хотя мы понимаем, что обеспечить это просто невозможно. Император издаст декрет, запрещающий совершать жертвоприношения где бы то ни было, в том числе и в частных домах. Нам запретят зажигать поминальные свечи, жечь благовония, лить на жертвенники вино, вешать венки нашим гениям и домашним богам — ларам и пенатам. Все это будет считаться тягчайшим преступлением. Предсказание будущего по внутренностям, даже завязывание ленточки на дереве и украшение изваяния будет считаться преступлением, наказанием за которое, как мне сказали, станет конфискация имущества, а то и кое-что похуже. Этот декрет откроет дорогу к нашему уничтожению во имя их бога.

— Сколько времени осталось до того, как все это будет прописано в законе?

— Кто знает?.. Месяц? Два? Боюсь, меньше чем через год в империи не останется ни одного храма и ни одного жреца.

Несколько минут оба молчали. Юлий был просто оглушен масштабами перемен, а Лука жутко устал, пока рассказывал о них.

— Сдаваться нельзя, — наконец решительно заявил Юлий. — Мы должны сражаться.

— Нас превосходят в силе в тысячи раз.

— Ты собираешься опустить руки?

— Я говорю с тобой, пытаюсь понять, как нам быть, и не верю в то, что у нас будет хоть какой-то шанс устоять в открытой схватке.

— Значит, надо как-то перехитрить врага? — спросил Юлий.

— Я не вижу способа…

— В наших силах уберечь реликвии от грабителей, сохранить их. Когда все это закончится и мы снова придем к власти, можно будет возвратить святыни на их законные места.

— А ты оптимист. Лично я совсем не уверен в том, что все это когда-нибудь закончится.

— Этот император не вечен. Возможно, его преемник щелкнет пальцами и снова сделает нашу религию правящей, точно так же, как Феодосии сделал законом свою. Тут дело не в высоких идеалах. Это политика, а она штука капризная.

Понтифик кивнул, соглашаясь с молодым жрецом. Это движение головы напомнило Юлию его отца.

— Разумеется, ты прав. Подобная вероятность существует всегда. Но если правитель настолько хитер, что сочетает политику и религию так, как это делает наш император, то он изменяет не только законы, но и рассудок людей. Феодосии играет на страхе римлян перед неведомым. В каждой своей речи он напоминает им о том, что они окажутся в раю, если будут почитать его и новую религию. Все прочие будут обречены на мучения в преисподней. В его рассказах она становится все более и более страшной. Ему удалось запугать всех. Граждане боятся не только того, что произойдет с ними при жизни, но и того, что будет с ними и с теми, кто им дорог, после смерти. Люди бояться ослушаться императора. Феодосии сочетает новую религию со светскими законами. Это позволило ему десятикратно упрочить свою власть.

Жрецы ощутили дуновение теплого ветерка. Юлий пожалел о том, что нельзя использовать этот ветер, чтобы прогнать перемены, угрожающие их образу жизни. Он обвел взглядом знакомый пейзаж, гадая, милостиво ли обойдется будущее с этим местом успокоения или же кладбище ждет та же судьба, что постигла разрушенные и оскверненные храмы.

Ветер утих, и Юлий заметил какое-то движение вдалеке, среди кипарисов.

Он тронув понтифика за руку и кивнул в ту сторону.

Через несколько секунд ветви снова зашевелились сперва на одном, а потом и на другом дереве.

Юлий и Лука оценивали ситуацию.

Сколько здесь соглядатаев, ждущих, когда они покинут защиту святилища? Какова их задача? Готовы ли они напасть на жрецов или же это лишь попытка выведать их замыслы?

— Рискнем? — предложил Лука и указал на люк подземного хода, неразличимый среди сложного узора плиток пола, если не знать, где его искать.

— Если враги уже знают о том, что мы здесь, а затем выяснится, что мы куда-то исчезли, то они обнаружат наши подземные ходы. На такой риск мы пойти не можем. Эти подземные ходы понадобятся нам, чтобы покинуть Рим, если дело дойдет до самого худшего.