До этого самого момента Джош намеревался достать камни из кармана, показать их Малахаю и рассказать о том, как Рейчел вспомнила жизнь Эсме и ее гибель на пароходе. Однако его не на шутку встревожила жажда, вспыхнувшая в глазах наставника.
«Вдруг Малахай выхватит у меня камни и не вернет их? Что, если ему хочется получить эти артефакты так же отчаянно, как и тому безумному маньяку?
Нет, в подобных обстоятельствах нельзя показывать ему мою находку. Горсть изумрудов и сапфиров — ничто по сравнению с жизнью ребенка, даже если речь идет о необычных камнях.
С другой стороны, Малахай всю свою жизнь бьется над тем, чтобы доказать принцип перевоплощения, в то время как меня эти видения беспокоят лишь на протяжении шестнадцати месяцев. Раскрытие загадки поможет мне разрешить только собственные проблемы, но для Малахая это станет оправданием всей его жизни, отданной одной-единственной цели.
Все люди чудовища.
Кто это сказал? Перси? Да, он говорил так про своего дядю Дэвенпорта Талмэджа, человека, который отравил его самого, а сестру отправил на верную гибель. Эсме стала жертвой алчности своего дяди. У Рейчел тоже есть дядя… А что, если Алекс такой же алчный? Вдруг он тоже замешан во всем этом, причем так хитро, что никто и не догадывается о его роли?»
— Вы подумали насчет завтрашнего дня? — спросил Малахай, нарушая ход мыслей Джоша. — Я хочу подстраховать вас и Габриэллу. Вам нельзя отправляться одним. Вдруг произойдет что-нибудь непредвиденное?
Джош подъехал к дому Габриэллы в восемь часов вечера. Раньше он как-то не обращал на это внимания, но сейчас прошел за ней в ярко освещенную гостиную и заметил, как сильно она сдала за последние четырнадцать часов. Ее жизненные силы будто иссякли. Дело было не только в мертвенной бледности лица и темных мешках под глазами. Габриэлла словно выцвела, как это происходит со старыми фотографиями. Она увидела Джоша и попыталась улыбнуться, однако у нее получилась лишь вымученная гримаса.
В комнате многое свидетельствовало о том беспокойстве, в котором она пребывала. На столе, опасно близко к краю, стояла чашка с недопитым кофе. Там же валялось надкусанное яблоко. Место укуса уже затянулось влажной бурой пленкой. Скомканный свитер лежал на полу. Габриэлла бросила его и не потрудилась потом поднять.
Оба они не сказали ни слова. Она горела нетерпением увидеть его находку, а он торопился показать ей то, что нашел. Райдер был уверен в том, что его открытие подарит несчастной матери хоть тень надежды. Он раскрыл рюкзачок и вынул оттуда конверт, склеенный из плотной бумаги. Габриэлла напряженно следила за каждым его движением. Она протянула руки ладонями кверху, словно ребенок, просящий конфету. Джош положил в них камни один за другим — сперва два изумруда, потом сапфир, снова изумруд, еще один сапфир и наконец рубин. Габриэлла прижала камни к груди так, словно они все вместе уже вернули ей ребенка, бессильно опустилась на пол и залилась слезами.
Райдер присел рядом с ней на корточки и обнял, давая выплакаться. Меньше чем через пять минут она взяла себя в руки и поднялась на ноги.
Эта женщина снова была полна решимости.
— Нам нужно сфотографировать их прямо сейчас и переслать снимки Роллинзу по электронной почте. Он ждет. Ему пришлось так долго трудиться над первыми шестью камнями. Даже не знаю, сможет ли он… На первую половину ему потребовалось двадцать часов. Вдруг на этих камнях сделаны надписи на другом языке и Роллинз просто не сможет…
Габриэлла умолкла и прикусила губу, на которой к этому времени уже успела образоваться ссадина.
— Я привез все снаряжение, разверну его прямо в гостиной, снимки будут готовы меньше чем через десять минут.
В глазах Габриэллы Джош увидел не облегчение, а лишь некоторое ослабление ужаса. Он был рад, что смог дать ей хоть это.
После того как Джош сфотографировал камни с различных ракурсов, Габриэлла загрузила цифровые снимки в компьютер и переслала их Роллинзу по электронной почте. Через пятнадцать минут тот позвонил, сообщил, что получил фотографии, без проблем раскрыл их и готов приступить к работе.
Габриэлла положила трубку. Она выглядела еще более опустошенной, чем тогда, когда Джош приехал к ней домой.
— Что-нибудь не так?
— Роллинз сказал, что на этих камнях сделаны другие надписи. Ни одна из них не повторяет то, что было изображено на первых шести. На расшифровку ему потребуется вся ночь и утро. Если у него не получится сделать это так быстро…
Эта фраза просто угасла, подобно многим другим, произнесенным Габриэллой за последнее время.
— Габриэлла, Роллинз все успеет.
— Так ли? — Она яростно тряхнула головой. — Ты ведь не можешь сказать этого наверняка. Никто не может! У меня больше нет сил. Самое страшное — это когда от тебя ничего не зависит. Я хочу сделать хоть что-нибудь, хоть чем-нибудь помочь своей дочери. — Габриэлла разодрала пальцами волосы, которые уже успели превратиться в беспорядочную мешанину кудрей. — Господи! — простонала она. — Я хочу сделать хоть что-нибудь. Все равно что…
— Знаю. Но ты и так уже сделала все, что только могла. Ты нашла единственного человека, способного ей помочь, и он это сделает. Послушай меня…
Габриэлла обернулась и первый раз за последнее время посмотрела ему в лицо. Выражение, появившееся у нее в глазах, Джошу приходилось видеть на Ближнем Востоке, когда он фотографировал женщин, дети которых стали случайными жертвами террористов. В этом случае горе выражалось иначе, чем на лицах матерей солдат, погибших в бою. Эти женщины держались за героизм своих детей с упорством, напоминающим шелковые нити паутины, таким же хрупким на вид, но невероятно крепким и прочным.